Ю.Н.Афанасьев

Ad memoriam

“Узок круг тех революционеров” и с каждым годом становится всё уже.

Юрий Николаевич Афанасьев был человеком, всегда стоявшим вне общей демократической массы.

Парадоксальным образом он был не вполне своим ни среди вождей (хотя и был сопредседателем Межрегиональной депутатской группы - оппозиционного объединения депутатов СССР), ни среди рабочего актива “Демократической России”.

Первых смущала его тяга к подлинно демократическим реформам, постоянная, из года в год, критика стремления демократических лидеров, пришедших к победе, таких как Борис Ельцин, Гавриил Попов, Анатолий Собчак, сконцентрировать власть в своих руках ради скорейших преобразований.

Вторых настораживала его вальяжно-барская манера, статусность “номенклатурного” человека из редколлегии «Коммуниста».

Его талант и последовательная с 1989 года борьба с коммунистической догмой признавались, однако, равно и первыми и вторыми.

В четвёрке сопредседателей МДГ (Виктор Пальм был больше зациклен на локальной проблеме высвобождения прибалтийских республик) у каждого было своё лицо и своя репутация. Сахаров – интеллигентская и международная икона Революции. Ельцин – народная инока и ледокол Революции. Попов – идеолог Революции. Афанасьев – народник Революции.

Народник в том плане, что, не считая столь рано ушедшего Сахарова, лучше остальных понимал необходимость сохранить и расширить связи новой демократической номенклатуры с активом демократического движения, не дать вождям оторваться от своих сторонников, “забронзоветь” и забыть нужды и интересы тех, кто их выдвигал и продвигал.

Человек, глубоко знающий историю, он хорошо понимал скрытые и явные угрозы на пути нашей Революции. То самое, бисмарковское «Революцию готовят гении, делают романтики, а пользуются плодами - негодяи». Он никогда не разделял безмятежных восторгов по поводу успехов демократического движения 1989-1991 годов.

Выразительной кажется висящая на стене моего кабинета фотография. президиум митинга на фоне, кажется, гостиницы «Москва» (митинг 4 февраля 1990 года). Ведёт митинг Попов. Стоящие рядом (Илья Заславский, Михаил Шнейдер, Сергей Станкевич, Лев Шемаев, Николай Просёлков и другие радостно вскинули руки (кто-то даже с черчиллевской Vикторией), голосуя, видимо, за какую-то резолюцию). Только мы с Афанасьевым не улыбаемся и о чём-то переговариваемся).

Характерные для Юрия Николаевича сомнение и тревога о будущем на его лице. Именно на этом митинге Афанасьев сказал свои самые важные слова:

Да здравствует мирная демократическая февральская революция 1990 года!

(Многим, впрочем, больше запомнилась его характеристика основной человеческой массы Съезда СССР: “Агрессивно-послушное большинство”).

При распределении ролей в руководстве МДГ Афанасьев взял на себя взаимодействие МДГ с клубами избирателей, общественными организациями и постоянно призывал пришедших во власть коллег не увлекаться администрированием. В дьявольском выборе “эффективная революционная диктатура” или “смерть революции в бесконечных дебатах” он всегда склонялся ко второму варианту, что не раз вызывало споры. Мне запомнилась и была симпатична такая его черта: он не любил длительных многословных споров, всегда казалось, что он придерживается принципа: ну что их уговаривать, придёт время – сами всё поймут.

В своём дневнике нашёл характерную запись:

“12 октября 1989 г.

С 10 часов – городская конференция «Демократической России». Грызня за власть с «демоппозицией». Слава Богу, я – гость.

12.00. Встреча с Б.Ельциным. От ДР: Ю.Афанасьев, Л.Пономарёв, Г.Якунин, В.Боксер, я. От депутатов: С.Филатов, В.Подопригора, С.Юшенков, Волков, Виноградова.

Открыл Афанасьев с обвинений Б.Н.: Вы отошли от дем. движения (Движение демократических реформ таковым не считает), вы забываете о российских проблемах; вы допускаете свару в окружении, вас обступили не те люди и т.п.

Ельцин такой стиль [разговор в обвинительном тоне] отверг.

Пономарёв перевёл всё в русло дискуссии в соответствии с последним решением КС ДР [Координационного совета «Демократической России»].

Завязался полезный разговор.

Я – про рэволюцию и декретное право.

Итоги:

Поручить Е.Сабурову, М.Полторанину, Н.Фёдорову и другим провести консультации по формированию Совмина, возможно, с использованием Госсовета чтобы не работать под этим новым Политбюро и т.п.
О КПСС: решили до открытия Съезда РСФСР 28 октября завершить парламентские слушания и подготовить почву для Указа Президента о ликвидации структур КПСС.
ДР выступить с инициативой непопулярных мер: собственные деньги, свободные цены, приватизация.
Ельцину выступить с обращением к народу по этим и другим вопросам.
Встречи сделать регулярными [это, естественно, осталось только благим пожеланием].

[…]

Встретил Афанасьева. Объяснились: в года революций власть должна быть поворотливой и быстрой. Представительная [власть] м.б. такой только при условии: выборы и отзыв по партийным спискам, нет барьера в 50% для решений. Если будет принят такой закон, все – «за». Если нет – дать законодательные полномочия исполнительной власти”.

Тут нужно пояснить: на встрече я сказал, что нужно принять решение, что мы вершим – революцию или эволюцию. Если революцию – нужно на год-два отстранить представительные органы и работать в режиме декретного права. А то у нас получается рЭволюция, ни то, ни сё. Афанасьев категорически не согласился.

Встреча эта, к сожалению, не предотвратила раскола верхушки и низов демократического движения, в которых (низах) всё сильнее проявлялась готовность слепо идти за вождями, даже не надеясь получить право голоса при принятии решения. Афанасьев, наряду с другими шестидесятниками (Баткиным, Буртиным, Салье и др.) с этим смириться не мог и из “Демократической России ушёл”.

Ушёл в просвещение. Он был убеждён, что главное и самое полезное, что он может сделать – не участие в борьбе за власть, а формирование нового демократически ориентированного социума, который, разрастаясь, достигнет в конце концов некой критической массы и сможет благотворно повлиять на судьбу нашей страны.

На базе историко-архивного института он создал Российский государственный гуманитарный университет (РГГУ), стал его первым ректором и президентом. Помню, с каким вдохновением он говорил о том, что в РГГУ должен войти и комплекс зданий Славяно-греко-латинской академии, выпускниками которой были Ломоносов и Кантемир, а тогдашним ректором – он сам.

Был не вполне доволен тем, как на его просьбы реагировали Ельцин, Попов и Лужков. Дело шло очень трудно, мучительно трудно – годы были нищие и голодные, но Юрий Николаевич тащил эту ношу.

Потом, ища материальной поддержки, он обратился к Ходорковскому. На своём хребте Юрий Николаевич узнал, что такое благотворительность в стиле business as usual. РГГУ деньги получил, но Афанасьев своего поста лишился – новым ректором стал Невзлин, а отца-основателя почётно отстранили в Президенты a-lá британская королева.

Тем не менее, РГГУ он ещё долго оставался предан всей душой. Тем более обидно было спустя два дня после его кончины видеть, что РГГУ ограничился весьма лаконичной, в 8 коротких строк, репликой, мол, ушёл из жизни ректор (91-03) и президент (03-06). Ни слова, что основатель, что создатель, что первый…

А панихида пройдёт не в РГГУ, а в Сахаровском центре (впрочем, может быть, таким было его желание? – ещё хуже для РГГУ).

Не Афанасьеву это оценка, а им – мелюзга.

Последний раз мы с ним общались в конце мая этого года, на юбилее. Отмечалось 25 лет избрания Ельцина Председателем Верховного Совета РСФСР. Дата, что и говорить, рубежная. И уже в приличном отдалении. Можно бы говорить без славословий и триумфаторских интонаций. Но в начале всё пошло по традиционной “торжественно-заседательской колее”. Сидевший рядышком Афанасьев тяжело вздыхал, ёрзал на стуле и тихонько негодовал. Потом, когда погасили свет для демонстрации фрагментов очень душевного фильма Сокурова о Ельцине «Пример интонации» прошептал на ухо: «Я пойду. Сил слушать всё это нет» (это не к фильму относилось). Обменялись телефонами, договорились встретиться, порассуждать. Тихонько встал и “по-английски”, не попрощавшись с собравшимися, ушёл.

Навсегда.

Вечная ему память.